Одна из самых больших необходимостей для нас — управлять своим языком и обуздывать его. Двигатель языка — сердце; чем полно сердце, то изливается языком. И излившееся чрез язык сердечное чувство укрепляется и укореняется опять-таки в сердце. Потому язык есть один из немалых деятелей в формировании нашего нрава.
Добрые чувства молчаливы. Излияния чрез слова ищут чувства более эгоистические, чтоб высказать то, что льстит нашему самолюбию и что может показать нас, как нам кажется, с лучшей стороны. Многословие в большинстве случав происходит от некоего горделивого самомнения, по которому, воображая, что мы слишком многосведущи и что наше мнение о предмете речи самое убедительное, испытываем неудержимое желание высказаться и запечатлеть то же мнение и в сердцах других, навязываясь им в непрошеные учителя.
Сказанное, впрочем, относится к таким случаям, когда предметы разговора бывают более или менее стоящие внимания. По большей же части многословие равно пусторечию; и в таком случае нет слов для полного изображения зол, происходящих от этого дурного навыка. И вообще многословие отворяет двери души, чрез которые тотчас выходит сердечная теплота благоговения, тем более это делает пустословие. Многословие отвлекает внимание от себя, и в неохраняемое сердце начинают прокрадываться обычные страстные сочувствия и желания, и иногда с таким успехом, что когда кончится пусторечие, в сердце окажется не только согласие, но и решение на страстные дела.
Пусторечие есть дверь к осуждению и клеветам, разноситель ложных вестей и мнений, сеятель разногласий и раздоров. Оно подавляет вкус к умственным трудам и всегда почти служит прикрытием отсутствия основательного знания. После многословия, когда пройдёт чад самодовольства, всегда остаётся некое чувство тоски и лени. Не свидетельствует ли это о том, что душа сознаёт тогда себя обокраденною?
Никогда не говори о себе самом, о своих делах или о своих родных, исключая случаи, когда это необходимо, но и при этом говори как можно короче. Когда видишь, что другие говорят о себе слишком, заставь себя не подражать им, хотя слова их кажутся смиренными и самоукорительными. Что же касается ближнего твоего и дел его, то говорить не отказывайся, но всегда говори короче даже и там, где это требовалось бы для блага его.
О Боге говори со всем расположением, особенно о Его любви и благости, но и со страхом, думая, как бы не погрешить и в этом, сказав что о Божественном небоголепно и смутив слушателей.
Когда нужно тебе говорить, подумай о том, что хочется высказать, прежде чем перейдёт это на язык твой, и найдёшь, что многое из этого такое, что ему гораздо лучше не исходить из уст твоих. Но при этом помни, что и из того, что высказать кажется тебе делом хорошим, иногда многое гораздо лучше оставить похороненным во гробе молчания.
Молчание — это великая сила в деле невидимой нашей брани и верная надежда на одержание победы. Молчание очень любезно тому, кто не надеется на себя, а надеется на одного Бога. Оно есть блюстительница священной молитвы и дивная помощница при упражнении в добродетелях, а вместе и признак духовной мудрости.
К тому, чтоб привыкнуть к молчанию, укажу тебе одно самое прямое и простое средство: берись за дело это — и само дело будет и учить тебя, как его делать, и помогать в этом. Для поддержания же усердия к такому труду почаще размышляй о пагубных следствиях безразборной говорливости и спасительных следствиях благоразумного молчания. Когда же дойдёшь до вкушения спасительных плодов молчания, тогда не потребуется более для тебя никаких в этом отношении уроков.