И тотчас понудил Иисус учеников Своих войти в лодку и отправиться прежде Его на другую сторону, пока Он отпустит народ. И, отпустив народ, Он взошел на гору помолиться наедине; и вечером оставался там один. А лодка была уже на средине моря, и ее било волнами, потому что ветер был противный. В четвертую же стражу ночи пошел к ним Иисус, идя по морю. И ученики, увидев Его идущего по морю, встревожились и говорили: это призрак; и от страха вскричали. Но Иисус тотчас заговорил с ними и сказал: ободритесь; это Я, не бойтесь. Петр сказал Ему в ответ: Господи! если это Ты, повели мне придти к Тебе по воде. Он же сказал: иди. И, выйдя из лодки, Петр пошел по воде, чтобы подойти к Иисусу, но, видя сильный ветер, испугался и, начав утопать, закричал: Господи! спаси меня. Иисус тотчас простер руку, поддержал его и говорит ему: маловерный! зачем ты усомнился? И, когда вошли они в лодку, ветер утих. Бывшие же в лодке подошли, поклонились Ему и сказали: истинно Ты Сын Божий. И, переправившись, прибыли в землю Геннисаретскую.
Мы могли бы сказать много правильных слов об этом событии и его значении «для каждого из нас», позаимстовать глубокие мысли у проповедников прошлых веков и нашего времени, могли бы даже вспомнить «Прогулки по воде» Наутилуса – и это было бы вполне уместно. Честно сказать, жалко отказываться от такой возможности. Но еще жальче – обойти молчанием одну фразу в сегодняшнем евангелии, которую, должно быть, проскальзывает наш взгляд, устремляясь далее, к знаменитому сюжету. Фраза эта (точнее, даже лишь часть предложения) – Он взошел на гору помолиться наедине (Мф. 14,23).
Во-первых, стоит осознать этот неожиданный, быть может, факт: Иисус молится. Нет, мы, конечно, знаем, что Он не раз обращался к Отцу; мы помним Его первосвященническую молитву в Евангелии от Иоанна (гл. 17); помним и слова, сказанные Небесному Отцу на кресте. Всё это хорошо известно. Но здесь мы понимаем, что Иисус, сам будучи Богом, ощущал сильнейшую потребность в молитве. Кому? Богу. Богу Отцу. Парадокс? Совсем нет. Разумеется, если мы понимаем под молитвой выпрашивание того и этого – материального или даже духовного, – то действительно непонятно, зачем Бог молится Богу. Но если молитва для нас – общение с Тем, Кто неизмеримо выше нас, но Кто, несмотря на это, любит нас и жаждет ответной любви, – тогда мы поймем, что Иисус не мог не молиться Своему Отцу. Потому что Он любил Отца, и Отец любил Его.Во-вторых, обратим внимание на слово наедине. Это как раз нам очень понятно. Среди читателей портала, вероятно, есть самые разные люди. Кто-то, быть может, живет в небольшом городе, кто-то – в деревне, а кто-то – почему бы и нет? – читает эти строки с экрана спутникового телефона, бороздя в одиночку просторы океана. Но, думается, всё же большинство наших читателей – жители Москвы и Петербурга, городов, где человек, будучи окружен многотысячной толпой, подчас безнадежно одинок. Одинок – но почти всегда лишен уединения. Нас окружают люди на работе, сдавливает людской поток в метро, окликает со всех сторон реклама, мы завалены письмами, комментами, приглашениями. Дома – домашние, а они – известно кто.
Но даже если человек живет один, так трудно побыть наедине с собой. Потому что для этого мне нужно стряхнуть с себя всё то, что мной не является. Отбросить мысли, которые толкутся – обычно бесцельно – в моей бедной голове. Сорвать с себя маски, в которых я играю свои социальные роли. Изгнать из души лицемерие, которое подсовывает мне вместо меня кого-то другого – белого и пушистого, но поразительно тошнотворного. И во всей обнаженности, беззащитности, открытости, распахнутости души – предстать перед Творцом.
О чем молиться в этот миг – миг восхождения на гору, на вершину духа? Мы сами это поймем. Собственно, просить мы ничего, скорее всего, не будем. Ведь Господь и так знает нашу нужду прежде прошения нашего. Лучше всего просто помолчать. Тем более, что для большинства из нас это действительно миг, который случается не так уж много раз за всю нашу жизнь.
А сойдя с горы, мы сможем пройти по поверхности бушующего моря нашей жизни. Ну хотя бы пару шагов.